«СЕБЯ НЕ ЖАЛЕЯ, ПИТАЕТ ПТЕНЦОВ» - 
ЖЕРТВЫ КАРТОЧНОГО ПРОИЗВОДСТВА

Пеликан, кормящий детей мясом своего собственного сердца, — своеобразный аллегорический знак Ведомства учреждений императрицы Марии. Его сопровождает указанная в заголовке надпись, которая ставится на бубновом тузе каждой колоды. Этим правительство объясняет покупателям игральных карт, чем, собственно, эта деятельность так важна и ценна для государства, а именно — тратой полученных средств на благотворительность.

Между тем то, что происходит непосредственно на Карточной фабрике, к правительственному слогану имеет самое отдаленное отношение. Изучая историю самой фабрики, царившего на ней порядка и быта рабочих и служащих, словно погружаешься в страшный мир крепостного права.

Стоит также отметить, что большая часть архивов самой Императорской Карточной фабрики периодически уничтожается, дабы потомки не обвинили в будущем ее руководство и высокое начальство в излишней жестокости; поэтому до сегодняшнего дня сохранились лишь крохи столь важных и интересных документов из жизни как самой фабрики, так и Государственной карточной монополии.

С 1822 г. кадры Карточной фабрики, как, собственно, и Александровской мануфактуры, комплектуются за счет питомцев Воспитательного дома, подкидышей и сирот. В Петрограде, по статистике того времени, более четырех тысяч детей сдаются или подкидываются в Воспитательный дом. Часть распределяется по деревням, оставшихся же заставляют отрабатывать потраченное на них государственное содержание. В итоге на Карточной фабрике работают в основном призреваемые дети 9—10-летнего возраста, большей частью не получающие за свой труд ни копейки. Всего в 1830—1840 гг. на мануфактуре трудятся около 900 таких детей (30% всех рабочих). Остальным — бывшим воспитанникам или казенным приписным мастерам — государство платит на порядок меньше, чем на частных фабриках.

Выбора у детей нет никакого. Более того, его нет даже у тех, кто по достижении возраста должен был бы покинуть мануфактуру: юноши — 21 года и девушки — 18 лет могут остаться на мануфактуре, подписав с ней кабальный договор, либо поселиться на казенных землях, получив статус государственного крестьянина. Договор предусматривает выделение воспитанникам крошечного земельного надела и дощатого домика на нем, который может перейти в их собственность только после 27 лет непрерывной работы на фабрике с момента заключения договора! По статистике, таких случаев в итоге так и не нашлось. Контракт пересматривается каждые девять лет, и почти все работники, изнуренные тяжким трудом, предпочитают его более не продлевать.

В школе, открытой в 1826 г. для работающих на мануфактуре детей, преподают лишь Закон Божий да церковное пение — с таким багажом знаний из Воспитательного дома все равно далеко не уйти. На территории фабрики также работает богадельня — «Дом отдохновения». На обитель стариков и инвалидов, получивших увечья на Карточной фабрике, отводится ровно столько, сколько нужно для того, чтобы человек не умер голодной смертью. Такая же история и с родовспомогательным приютом. Попасть в него могут только сотрудницы Карточной фабрики, женам и дочерям работников путь в приют закрыт. На содержание каждой роженицы отводится 50 копеек на все время пребывания в приюте — этого хватает ровно на полдня «сытой жизни». В итоге некоторые работницы предпочитают рожать прямо за станком без всякой медицинской помощи, а не в таком приюте. Схожая ситуация на мануфактуре и с лечением детей, перевод в лазарет свидетельствует о том, что скорая смерть неминуема.

Быт рабочих и служащих Карточной фабрики — еще одна картина из фильма ужасов. Служащие по закону имеют право на казенные квартиры, которые размещаются обычно в деревянных домах, «ветхих, и холодных и вовсе неудобных для обитания. Печи в них покосились, а одна из опасения, чтоб не опрокинуться, привязана железными обручами к капитальной стене». Жить в таких условиях, конечно же, очень тяжело, если вообще возможно: «после двукратного протапливания в комнатах температура доходила до 7,5 градусов, а к утру температура падала ниже нуля».

Рабочие фабрики, кстати, живут еще хуже. Средой их обитания являются знаменитые обуховские «корабли»: «В длинных, широких помещениях от потолка до пола громоздились деревянные нары. Ситцевые пологи или ржавые полосы жести отделяли в „кораблях“ семейных от холостых. Жизнь в этом таборе нищих была у всех на виду. Грязные, вшивые нары одновременно служили и супружеской кроватью, и колыбелью малюток, и постелью для больных и умирающих». При этом даже такой быт является не самым худшим примером для работника Карточной фабрики: можно ведь и снимать одну койку на двоих — на большее денег не хватает.

Несмотря на столь скверный быт сотрудников фабрики, карточное дело живет и процветает. Да и почему бы ему не цвести? Конкурентов нет, безропотные работники готовы снести любой самый тяжелый труд, расходная часть приближена к возможному минимуму, а доходная — в любой момент может быть повышена, надо лишь написать на самый верх очередное письмо о бедственном положении фабрики. Реакция на такие письма там всегда одинакова, и в целях извлечения Госкартмонополией дополнительных доходов цены переодически пересматриваются в сторону увеличения. Очередное повышение происходит в 1840 г., при этом цены на игральные карты устанавливаются едиными на территории всей страны.

В 1859 г. происходит еще одно повышение цен на игральные карты, а также сокращается ассортимент Карточной фабрики.

В 1860 г. Александровская мануфактура, не выдержав конкуренции с иностранными и частными русскими фабриками (и это несмотря на дармовой труд рабочих фабрики), приходит в упадок и закрывается. Производство игральных карт после закрытия «старшего брата» падает до исторического минимума, и в том же 1860 г. в газетах печатаются объявления о сдаче Карточной фабрики в аренду «с правом выделки карт, но без предоставления права продажи их». На таких условиях, разумеется, никто фабрику брать не хочет, хотя Опекунский Совет в этом не признается, «приняв во внимание, что поступившие доныне предложения о покупке и арендовании мануфактуры с предоставлением покупщикам и арендаторам выделки и продажи карт или оной выделки были отклонены по невыгодности предложенных условий... полезнее было бы оставить фабрику и продажу карт по-прежнему в ведении Совета...», и в итоге ее оставляют в ведении Императорского Воспитательного дома. К этому времени (с 1857 г.) у нее меняется и название — это Фабрика игральных карт Воспитательного дома.

Одиннадцатого марта 1861 г. Александр II одобряет новые правила управления Карточной фабрикой, выделяет ассигнования на ее перестройку и новое оборудование, и по итогам этого года из ее стен выходит 3 млн, а в 1862 г. — 3,3 млн колод. При этом, несмотря на столь высокие показатели, качество карт все равно крайне низкое и уступает по всем статьям зарубежным аналогам. Признавать это руководству фабрики не хочется, особенно когда карты при большой игре разваливаются в руках высшего руководства страны. Приходится придумывать вот такие письма: «Некоторые из европейских государств доставили на бывшую Парижскую всемирную выставку между разными мануфактурными произведениями образцы лучших игральных карт; но русские карты Императорского Воспитательного дома по случаю войны не могли быть представлены на выставку. Однако комиссия этой выставки, имевшая случай приобрести наши карты, по рассмотрении их нашла, что выделка русских карт доведена до совершенства...».

На застой, царящий на Карточной фабрике в плане технологии производства карт, пресса обращает внимание десятилетиями, и во всем, конечно же, виновато отсутствие конкуренции: «как карты фабриковались десятки лет тому назад, так они фабрикуются и теперь; качество карт со стороны художественной нисколько не продвинулось вперед».

О тяжелейшем быте детей, да и всех остальных рабочих на фабрике свидетельствует, например, переписка протоиерея Погонялова с директором Карточной фабрики, в которой первый предлагает ввести специальные вычеты из заработков в пользу Троицкой церкви, а второй отвечает, что рабочие уже и так обременены долгами и «едва ли имеют средства к существованию».

Оплата служащих — еще одно свидетельство беспредела администрации фабрики. Директор Карточной фабрики официально получает в 20 раз больше молотобойца и кочегара, учительница в школе — в 20 раз меньше главного мастера. И это далеко не самые низшие должности — сторожа, писцы получают вообще копейки. Многие во время получки только расписываются в зарплатной ведомости — все уже удержано в счет прежних долгов. Разумеется, штрафы, налагавшиеся на фабрике за любую провинность, также не способствуют получению зарплаты на руки.

Выплата пособий по увечью — еще одно унижение, на которое пойдет не каждый. Особенно после такого отказного заключения: дескать, женщина не получала увечья на фабрике — «доказательством чему служит то, что она вышла замуж, тогда как в низшем классе женщина, не способная по увечью к работе, едва ли могла бы найти себе мужа».

В 1867 г. впервые работники фабрики идут на обострение отношений с ее руководством. Сил терпеть издевательства больше не было. Аккурат после нового года 20 рабочих Карточной фабрики нападают на квартиру ее директора. Правда, никакими серьезными последствиями для руководства фабрики это событие не заканчивается, чего не скажешь о нападавших...